Степная песнь
Цикл стихов
И в торжестве красоты, в излишке счастья чувствуешь напряжение и тоску,
как будто степь сознает, что она одинока, что богатство ее и вдохновение
гибнут даром для мира, никем не воспетые и никому не нужные,
и сквозь радостный гул слышишь ее тоскливый, безнадежный призыв:
певца! певца!
А.П.Чехов. "Степь"
Память равнины
Когда закат расплавленным металлом
Стекает на слепой степной простор,
Когда кочевник-ветер, злой, усталый,
Ложится спать, разбив из туч шатер,
Здесь, над простором дремлющей страны,
Над прошлым, что не прячется в шкатулках,
Дрожит устало сердце тишины,
Дрожит и бьется – тяжело и гулко.
И время иссякает, как ручей,
Но манят, манят сердце человечье
Кочевья солнца и шатры ночей
Над жаждущим простором Семиречья.
Сильнее трехсотлетнего вина,
Всю жизнь своею терпкостью объемля,
Пьянят – небес высоких крутизна,
Крутая кровь, впитавшаяся в землю…
…Давно пронзали этот злой простор
И оставляли на столетья раны
Аттилы острый, ястребиный взор
И хищная улыбка Чингисхана.
Степь знала и страданье, и борьбу…
Прошедшие сквозь даль веков народы
Страданием засеяли судьбу,
И тяжелы и горьки наши всходы…
По древнему, погибшему в пыли,
Растоптанному временем народу –
И белый траур молодой земли,
И черный, звёздный траур небосвода.
..И вновь – седеет степь от зимних вьюг,
И вновь, прощаясь с золотом осенним,
Верблюжьим взором смотрит старый юг,
Медвежьим рыком отвечает север…
Не ведая, насколько степь права
В неведении доли человека,
Лежит простоволосая трава
Под ранней сединой слепого снега.
И плачут звезды первые печально –
– Как горько быть осколком дня в ночи!
И золотом расплавленным – венчальным –
Текут на степь последние лучи.
Степь и море
Всё! Прощай! Веленьям века вторя,
Я схожу с большого корабля.
Мне уже вовек не видеть моря,
По моим шагам грустят поля –
И земля, тяжелая от горя,
Теплая, любимая земля.
Там – рябые от сирени ночи,
Русые, безоблачные дни…
Там – столетья стелятся под ноги
Волчьей шкурой молодой стерни.
Там – медвежий взгляд ночного неба
Сквозь коричневые космы туч…
Там земля лежит краюхой хлеба,
Что разрезал солнца острый луч.
Там одна обыденность чудесна.
Там, лишь только парень запоет, –
Тополиным пухом вьется песня,
Лезет и в глаза, и в нос, и в рот…
Ей мы дышим, ею прорастаем,
Вслед за ней идем сквозь небо вброд –
А за нами мчится птичья стая,
И – журчит, и – плещет, и – поёт!
Вновь смотрю я в память, как в оконце.
Там, на огороде прошлых лет,
Дыня, как обветренное солнце,
Источает теплоту и свет…
Все! Прощай! Я не увижу моря.
Я хочу в себе увидеть край,
Где узнал я и любовь, и горе,
Где могу делить с семьей, не споря,
Счастья ароматный каравай…
Море! Степь морей земных! Прощай!
Песня
Этой ночью, быть может, себе на беду,
Я проснусь под сияньем мятежной звезды,
Я из дома пойду к вековому пруду,
Чтоб услышать дыхание чёрной воды.
Тяжело оно, горько, дыханье воды,
Налита она болью ушедших веков…
Как в ночи под сияньем мятежной звезды
И шуршит, и шумит, и волнуется кровь!
Этим холодом поздним дышала душа
Над прудом, полным черной влюбленной водой,
Чтоб потом – прорасти стебельком камыша
Над страданьем своим, над тоской, над бедой.
А большой небосвод – все молчит и молчит,
Словно сверженный царь, словно изгнанный раб,
Но заплачет кулик, и мой слух задрожит,
Словно по тишине вдруг расходится рябь…
И толкует о чем-то пугливый камыш,
И вздыхает, вздыхает над чем-то вода…
Из краев, где от века – безбрежная тишь,
Нет свободных путей никому, никуда…
…Этой ночью, быть может, себе на беду,
Я проснусь под сияньем мятежной звезды,
Я из дома пойду к вековому пруду,
Чтоб услышать дыхание чёрной воды.
Орда
Пленница, славянка с гордой кровью,
Где ты, за какой глухой стеной?
Были мы разлучены – любовью,
Были мы повенчаны – войной.
Я твой город княжеский взял с боем
И тебя, – твой враг, а ныне – друг, –
Желтою татарскою рукою
Вырвал из холеных княжьих рук.
Я тебе дарил степей раздолье,
Кобылиц татарских табуны;
Древнею ордынской твёрдой волей
Обещал престол моей страны.
Только кровь, звенящая, лихая,
Для которой каждый шаг – война, –
Это пропасть без конца, без края,
Это нерушимая стена.
Ты сбежала… И в лесах да чащах,
Средь осенней золотой листвы,
Средь стволов высоких да звенящих
От степной ты скрылась «татарвы».
Я твоими прохожу тропами
И, встречая брачную зарю,
Узкими татарскими очами
На огромный, светлый мир смотрю.
Вспоминаю небо, степь без края,
Золото трепещущей травы –
И стрелу, как птицу, отпускаю
С чуткой и звенящей тетивы.
Ворожу, молюсь степному богу:
Пусть, завороженная, она
Мне к тебе укажет степь-дорогу
Иль убьёт, коль ты мне не верна!
Осень в Великой степи
Застыло небо над степной деревней,
Мозолистое, серое для глаз,
И чахлые осенние деревья
Творят в степи неслышный свой намаз.
А скоро – над неслыханным покоем
Пастушьи песни ветры запоют,
И тучи, словно овцы - к водопою,
К реке на горизонте припадут.
Река, река, налитая тоскою,
По берегам – лишь чахлые кусты, –
Тебя я помню молодой, лихою,
В весеннем половодье красоты.
Весна прошла. Иным великолепьем
Пронизан мир, безвыходно-степной.
Стоят миры над задремавшей степью.
Стоят века, придя на водопой.
И позабыта прежняя беспечность.
Стволы стоят, как старые штыки.
…А осень – это маленькая вечность
От нас – на расстоянии строки.
Пляска метели
Верхи берёз метель колышет,
Насупился дощатый дом,
И мне в лицо вновь небо дышит
Своим широким, пьяным ртом.
Но для того ль сквозь ветра копья
Шла к нам сибирская зима,
Чтоб хмуро, низко, исподлобья
Смотрели старые дома,
Суровый дуб, зимы наместник,
Утоп в своих седых усах
И месяц – белый буревестник –
Мелькал в суровых небесах?
Нет! Радость жизни не забыта,
И звездами звенит зенит,
И зимний воздух – крепче спирта –
Как в чарки, в души нам налит.
Мы родились на свет, как пламя,
Чтоб зиму согревать собой,
Чтоб белой мельницы крылами
Метель махала над землей,
Чтоб снег мы пили полной чашей,
Как терпкий травяной настой,
Чтоб украшались избы наши
Сибирской хитрою резьбой!
И, вопреки всем вещим знакам,
Мы выиграем вечный бой,
Мы станем пламенем и мраком,
Чтоб зиму согревать собой!
Бесприданница
Ночи… Стужа… Чёрные метели…
Пьяная, слепая высота…
За окном – шумят ветвями ели.
В доме – душно. В доме – теснота.
В старом доме жизни места мало.
Распахни окно – и снег в лицо!
Там, за два квартала, – гул вокзала,
Путь-дорога, ветер, звёзд кольцо…
Небеса застелены, как фетром,
Собственной бездонной глубиной…
Под ногами вновь дрожит от ветра
Твердь, сполна облитая луной.
Я иду, от яви в сон проснувшись,
По следам давно ушедших лет…
Фонари, как змеи, изогнувшись,
Смотрят узкими глазами вслед.
Изогнулся купол звезд гигантский…
Это царство так знакомо нам:
Атаманский хутор. Храм Казанский.
Пушка, что глядит во тьме на храм.
Здесь от века всё, как в море, тихо…
Здесь не слышно голосов людей…
Где ты, счастье, где ты, Эвридика,
Горький свет живой души моей?
Там, где ты сейчас, поет стихия,
Там, пронзая взорами эфир,
В черных небесах созвездье Змия
Смотрит на огромный, бурный мир.
И я слышу – где-то, в дальнем храме,
За слепым простором Иртыша,
За рекой, за ветром, за степями
Плачет бесприданница – душа.
Омский Демон
В новом мире, странном, незнакомом,
Где дано нам жить и воевать,
Над снесенным Врубелевским домом
Демон продолжает тосковать…
Руки, руки, сцепленные плетью,
Алый, окровавленный закат,
Что горит и рвется, дышит степью,
Но – к холсту художником прижат…
До сих пор в сибирском небе синем,
В темно-алых всполохах огня
Он мятется, каменеет, стынет,
То молчит, то ввысь зовет, маня…
…Нет, он родом вовсе не с Кавказа,
Нет, не с Юга – этот узкий лик,
Взоры глаз, граненых, как алмазы,
И закат, что каменно велик.
Здесь, в гиперборейском небе чёрном,
Здесь, средь узких лиц и узких глаз,
Здесь, в краю бунтарском, непокорном,
Ждал он предначертанный нам час.
Здесь, где нет ни воли, ни покоя,
Волею пророка он пленён,
В Мертвом доме русскою тоскою,
Русской песней вспоен и взращён.
Спит острог. Надсмотрщики зевают.
Свищет ветер над страной большой.
И возню вновь бесы затевают
В Мертвом доме над живой душой.
Вьются, свищут демоны падучей,
Молнии бросают в мозг творцу…
Кто спасал его? Начальство? Случай?
Верить в это людям не к лицу.
Русский Демон, грустный, неуёмный,
Спас того, кто ждал здесь свой закат.
И с тех пор – родня в сиянье тёмном
Мокрое и Мокринский форштадт.
И слились в седом степном просторе,
Там, где в небе утонул Ермак,
Мертвый дом, Дом жизни, Лукоморье,
Город Сон, гиперборейский мрак.
…Много ждет нас войн, и смут, и боен.
Всяк во всем пред всеми виноват.
Дом снесен. И город – перестроен.
Но бессмертны Демон… и закат.
Аввакуму
Сибирь с огромными пространствами,
В слепых снегах, в кровавых росах,
Прошел пророком ты, пространствовал,
Опершись на кедровый посох.
Ты шел, ты мерил землю мерою,
Какой и неба было мало;
Перед тобой упрямо щерилась
Россия черным ртом Байкала…
Ты видел льды, что век не движутся,
И трав Даурии убранство…
Ты изучил с азов до ижицы
Уроки русского пространства.
Рассеивая речи зернами,
Страданьем века обуяна,
В тебе рыдала кровь упорная
Скупца России Иоанна.
Вслед Калите ты знал: нелепы те,
Кто хочет жить, свой дом разрушив.
Ты землю собирал – по щепоти
И русскую – по крохам – душу.
Сквозь льды Байкала, дебри тарские
Ты рвался правдою смертельной
И гордо нес в хоромы царские
Лукавство прямоты предельной.
И обжигают нас пока еще
И делают прямей и чище
Твой говор, слог, огнем пронзающий,
И огненное пепелище…
И, как в развязке древней повести,
Достались мне – сквозь поколенья –
Грехи твоей упрямой совести,
Гордыня смертного смиренья...
И до сих пор, подобно бремени,
Во испытание дана мне
Сибирь – как впадина во времени
Меж веком атома и камня.
Меж веком каменным и атомным –
Снега, убогие жилища,
Крутой напор ума Аввакума
И огненное пепелище…
Наш путь – степной…
Воспоминание
Под вьюжной пестротой дороги Млечной
Вагон во тьму летит.
А по краям – степей сухая вечность
Под первым снегом спит…
Белы березы. И черны селенья.
Лишь огоньки горят…
А из окна вагона – в царство тени
Глаза детей глядят…
Тьма развернулась черною кошмою
Над белизной степей,
И дышит сердце душной этой тьмою,
И тайно служит ей.
Кусты вдоль трассы сбились табунами.
Просторы грома ждут.
Из черепов отцов дубы корнями
Хмельную вечность пьют…
Дорога спит. Земля взывает слепо:
«О, где ты, человек?»
И в шубе воронья седое небо
Наносит мокрый снег…
Небесный бой! И твердь дрожит и гнётся,
И снег горяч, как кровь,
И конница ветров вовсю несётся
По злым волнам холмов…
А сердцу снятся тесных зданий клети,
Дома, дворы, уют,
Где рыжие, веснушчатые дети
И плачут, и поют…
Да! Где ты, человек? С землей сравнялся?
Во тьме исчез?
Вдали, как еж, в комок колючий сжался
Еловый лес…
И кажется, что тьма – взамен России –
Отчизной стала нам…
Лишь огоньки – туманные, лихие –
Мелькают тут и там.
Под грохот грома в царстве полусонном
Раскрылся небосклон,
И над провалом в вечность – злым, бездонным –
Летит, летит вагон…
Летит вагон. Куда ж лететь ему? До боли
Неясен долгий путь…
Но этот привкус дикой, пьяной воли,
Степной, беспутной, безрассудной доли
Душа, не позабудь!
* * *
Город Сон над рекой Тишиной –
Наваждение жизни земной.
Он уснул от великих побед –
Город Сон, город Смех, город Свет.
Он во сне распростерт и распят –
Город Сон, город Стон, город Ад.
И царит над землёй моей он –
Богатырский чудовищный сон,
И столетия длится она –
Тишина, Тишина, Тишина.
Но во гробе, чьё имя – Сибирь,
Спит – и дышит во сне богатырь.
Под бесстрастием мраморных плит
Каждый мускул страданьем налит.
Полны силы уста и глаза…
Но проснуться, открыть их – нельзя.
И змеится река Тишина,
Без истока, без края, без дна.
И летит опаляющий свет
На мой город уже сотни лет.
Льется, льется, целя и горя,
На уснувшего богатыря.
* * *
Мир, как сердце, больше не расколот…
Кажется, уже который век
Падает с небес на старый город
Тот же вечный, безымянный снег.
Память опускается неслышно
С белых очарованных небес,
Тихо осыпает ветви вишни,
Улицы и пригородный лес.
Кажется, что все оттенки спектра
Чистым белым светом стали вдруг.
Память стынет городским проспектом,
Память, как река, течет на юг.
Нет отныне красок в мире целом.
Есть покой. Есть вечный в беге дней
Белый, белый, безмятежно белый
Свет жестокой памяти моей.
Ноктюрн
Восходит ночь над миром полусонным,
Блестит лимонной долькою луна,
И ставнями на окнах притворенных
Поскрипывает робко тишина.
И небо льнет к стеклу, в окно пролазит,
По комнате проходит, словно вор…
Но не дано украсть ему ни фразы
Из песен, что пишу я до сих пор.
Мечта, как мать родимая, прижалась
К рукам сыновним тёплою щекой…
Воскресли в сердце трепетность и жалость,
Воскрес давно утраченный покой.
Но в этот миг в ночи я, как в пустыне,
Предчувствую, что где-то ждет беда…
Горьки в степях шуршащие полыни…
Горька, темна иртышская вода…
Беда бредёт походкою незрячей…
Зайдёт в мой дом – иль обойдёт его?
…А тишина дождём весенним плачет.
А на душе все тихо и мертво.
Что ни случись в судьбе моей негромкой,
Но Слово – есть. И Слово – победит.
То Слово, где льнет небо к стёклам тонким,
Луна лимонной долькою блестит.
Степной гимн
...У моей страны, степной, широкой, –
Узкие, монгольские глаза,
Как плоды, созревшие до срока,
Что в себя впитали небеса.
Черный небосвод над белой степью
Впитан этим взором навсегда,
И чарует звезд великолепье,
И горчит иртышская вода.
Да, она, страна моя лихая,
В шубе из степных волшебных трав
Под небесной чернотой без края
У костра сидит, пиалу сжав.
Дух степей, полынный, горький, звонкий,
Настоялся, как в дому, в душе,
И горчит, щекочет ноздри тонко
В кочевых ночах на Иртыше.
Эти степи, дымчатые степи,
Кладезь трав, растений и камней,
Держат душу мне сильней, чем цепи,
Держат память, словно на ремне.
Сто веков я мог бы здесь скитаться,
Оставлять в безбрежности следы…
Но пришлось со степью мне расстаться
Ради камня, ряби и воды.
В городе, как в каменной пустыне,
Я шепчу себе: «Терпи! Терпи!» –
Сохраняя веточку полыни,
Как частичку вековой степи.
Исповедь
Братьям по слову...
Как я видеть хочу, посмотрев назад,
В тот миг, когда судит нам бог расстаться,
Как взоры ваши за мною стаями летят,
Крыльями машут, на плечи садятся.
Все взоры – влюбленные, грозные, тёмные,
Что вы мне дарили, вы, песен живых цари,
И - та девушка, чьё имя не помню я,
А поцелуй – до сих пор на щеке горит.
Отдельно от губ, вслед за мною он носится,
Как ангел, причитает, утешения шепчет:
«Ты болен? Ты голоден? Тебе ночь не спится?
Вспомни меня, и станет легче…»
Услышу его я – и станет сладостно,
И больно, и чисто так – отчего, не знаю…
А память о ваших улыбках радостных
Я, как сувенир, во тьму степей забираю.
Я буду смотреться в память, как в стёклышко,
Дышать на него, чтобы не запотело…
И вы – улыбнетесь: «Что, срок не истёк ещё?
Не стал ты ещё пламенем, а пеплом – тело?»
Нет, пламень горит, и трещит, и искрит во тьме,
А тело – не древо, чтоб сгореть без толку,
И вздохи людей собирать в котомку мне,
Как нищему, наверное, придётся долго.
Ведь год урожайный на вздохи выдался,
Из них, из вздохов, небо собралось новое, –
Злое, тяжёлое, без тепла, без милости,
И греть его должен в степи суровой я.
Устану – и вспомню о вас, человеки,
О том, как умеют сердца рядом биться, –
И оживу, и покажется, - пропала навеки
Меж телом и душой государственная граница.
И сразу так жить на земле захочется,
Как если повеет в окно – свободой,
И сердце, как пёс в темноте, ворочается,
Места не чует, всё ждет чего-то.
И страна за окном – такая огромная,
Страстная, разбойная да соловьиная,
А над нею – небо, суровое, тёмное,
И шелест времени плывёт над долинами…
Услышишь тот шелест – и очаруешься,
И забудешь навеки про сон и пищу,
И запоёшь, и заплачешь, и заволнуешься,
И весь век проживёшь – горемычным, нищим…
Ох, и трудно меж людей человеком быть,
Меж зверями – легче, да и между ангелами…
А вы – вы не дайте на свете меня забыть,
Не закройте память делами, как ставнями!
А сколько их – тех, что подлее тли,
Что крови – одной, а души-то – разной…
А душа – она кровь заставляет лить,
Чтоб не стыла по венам холопкой праздной…
Сколько драться ещё, сколько плакать мне,
Сколько «общих» душ спасать по России…
Сколько лет за других в песнях каменеть…
Не забудьте меня! Не забудете? Нет?
Братья, братушки, мои… родные…
Старинный напев
Когда закат земной растает,
Забудет сердце про покой,
И задрожит, и зарыдает,
Займется горькою тоской –
Тогда ты вспомни склад старинный,
Спой песню старую тогда
О том, как тонкая рябина
Стоит, качаясь, у пруда;
И черный ворон вьётся, вьётся,
Чертит могучие круги;
Ямщик с любовью расстаётся
В степи, где не видать ни зги.
И я пойму: в цепи мгновений,
Где только песня – верный щит,
Нет ни побед, ни поражений –
Лишь степь да степь кругом молчит…
И сердце яростней забьётся,
Перестрадав, перегорев,
И жизнь – вся жизнь моя – прольётся
В один напев, в один напев.
|