В любви к своим стихам всегда таится простецкая мудрость критического отношения к чужим стихам, чьи бы они ни были. Хвалить, что нравится, то есть созвучно собственным приоритетам, критиковать, что от этих приоритетов далеко или вступает с ними в противоречие… Но что бы поэт ни писал, это всегда о себе. Откликаясь на стихотворную книгу другого поэта, он неизбежно расскажет и о себе. Поэтому назовем данное исследование не рецензией, а мыслями по поводу, так будет вернее.
Конечно, более безопасен путь, когда автор рецензии устраняется от личных оценок и исследует поэтическую подборку или книгу, применяя критерии филологической науки, истории литературы, определяет соответствия и отступления и так приходит к итоговому выводу об индивидуальных чертах поэта или выявляет параллели с уже имеющимися авторами и произведениями. Так поступают профессиональные критики, часто они даже не поэты, им особенно легко быть объективными, потому что они смотрят на книгу извне.
И все же гораздо интереснее, что человек думает, а не то, что он знает. Знания вторичны по сравнению с мыслью, мнением, возникшим из впечатления, переживания, ощущения. А как еще читать стихи?
Передо мной – многостраничная серьезная работа Андрея Козырева «Сад камней», книга, состоящая из семи разделов: «Проповедь птицам», «Вереск цветет», «Сад камней», «Красное на черном», «Переоценка ценностей», «Ясность». Название книги прозрачно указывает на космическую медитативную основу, подразумевающую неторопливость созерцания и осмысления. Но здесь же – аллюзия на «Камень» Мандельштама, обещающая преемственность от поэтики акмеизма.
…И каменный непрочный манускрипт
Ждет, кто его переведет на русский.
Святая стертость побледневших лиц,
Смиренье глаз и букв, ушедших в камень…
(«Сибирский часослов»)
Раздел книги с одноименным названием «Сад камней» привлекает к себе особое внимание. Он начинается ностальгическим стихотворением «Пропись в клеточку», где разворачивается лента жизни, начинающаяся с воспоминаний детства («…Мы за клетками парт в клетках классов сидели рядами) и приводящая к неутешительному итогу. Сад камней – город – предстает уже не местом созерцания, а местом выживания. Названия стихов говорят сами за себя: «Призаводское», «Омское метро», «Девяностые», «Соцреализм», «Пустыри»…
Новой книгой подведен итог определенному этапу на творческом пути поэта. Пласт стихов, составляющих ее, вовлекает читателя в систему сложных, протяженных осмыслений. В первой половине сборника размещены длинные многостраничные стихи, настоящие поэмы, требующие видимого сюжета, композиции, но нет – это фактически поток сознания, в волнах которого можно выловить внезапные озарения, изысканные метафоры, замечательные характеристики.
Неожиданно и впечатляюще: «…над головой трескается и плывет куда-то / Северное Ледовитое небо…» («ветер, дым, хруст…»).
В «Белых стихах» концовка построена на глубоком убеждении: «…Я знаю, без тебя весны не будет».
Большое напряженное стихотворение «Как души, озираясь с непривычки…» – несущийся поезд, тревожные мысли пассажира, глядящего на картину ночных пожаров: «И май горел, как рыжая солома, / И дым вставал со всех концов земли».
Стихотворение «Потом, потом, когда-нибудь…» трогает свежестью воспоминаний, указывая на их непреходящую остроту и реальную опасность:
…И в прошлое посмотришь ты,
как после сна, подняв ресницы…
Так смотрят на добычу птицы
с недостижимой высоты.
Автором постоянно ведется непринужденное словотворчество, игра словами, как в стихотворении «Ода про свободу», начинающемся словами: «Я знаю эту тайную свободу — / Свободу выбирать себе пути…». В нем можно найти такие вариации, как «свободствовать», «свобожество». Однако вызывает сомнение строка «Свобода верить в Чудо, как в Закон» – известно, что само понятие «закон» растяжимо и ненадежно.
Словотворчеством поэт поглощен и в стихотворении «Воробьиная ода», которое хочется привести почти целиком:
Неужели тебя мы забыли?
Для меня ты всегда всех живей –
Спутник детства, брат неба и пыли,
Друг потех и забав, воробей!
Ты щебечешь о небе, играя,
Неказистый комок высоты –
Сверху – небо, внизу – пыль земная,
Между ними – лишь ветка да ты!
……………………………………………………………
Воробьиною кровью живее,
От мороза дрожа, словно дым,
Я, как ты, ворожу, воробею,
Не робею пред небом твоим.
И зимой, воробьясь вдохновенно,
Не заботясь, как жил и умру,
Я, как ты, воробьинка вселенной,
Замерзая, дрожу на ветру…
Но, пока ты живешь, чудо-птица,
На глухих пустырях бытия
Воробьится, двоится, троится
Воробейная правда твоя!
Стихотворение «Скелет в шкафу» – как бы из той же группы легких предметных стихов, но это уже ироническая поэзия:
…Как прыгают на черепе очки,
Как пляшет в тонких пальцах чашка чая.
Как это важно, если ты поэт,
Не знающий в работе утомленья,
Чтоб хоть один веселенький скелет
Жил у тебя в шкафу – для вдохновенья.
Поднято множество тем, и не только в отдельных стихах, а тематическими подборками: о поэте и поэзии, о любви, портреты современников, город, родина, прошлое и будущее, история. Не миновала автора современная суровая тема о войне и войнах:
…Буря и натиск, плен и блокада,
Камень и пепел, солнце в пыли.
Новую песню Дантова ада
Мы написали, но – не прочли.
(«Снигирь»)
Замечательно стихотворение «Верно, беспримерными по силе…» об исторической мощи предков, где дано поразительное по дальновидности представление о России как о матрешке: «…Но в России есть еще Россия, / А внутри нее – еще одна». Здесь и ловушка для врага по примеру «захабов» в древнерусских крепостях, и постоянное возрождение наподобие птицы Феникс, и беззаботная веселая игра.
Во включенных в сборник переводах сонетов Уильяма Шекспира и Теодора Агриппы Д'Обиньи, французского поэта и историка эпохи Позднего Возрождения, чувствуется ярость первоисточника. И мы доверяемся переводчику, его прочтению и трактовке оригиналов так же, как доверяемся прочтению отраженного в его стихах мироздания.
В целом в стихах Андрея Козырева сознание превалирует над чувственностью, мысль – над образностью. Угадывается что-то родственное поэтическим трактатам древности, вдумчиво повествующим о стихиях, о строении мира, о божественном. В последнем разделе «Ясность» автор напрямую обращается к Богу, вступает с Ним в диалог, переживает моменты приближения, угадывания созвучия с Ним.
В стихотворении с тем же названием, «Ясность», завершающим книгу и, очевидно, вобравшим в себя ее смыслы, утверждается надежда на созидательный диалог с Богом, надежда на будущее, которое олицетворяет собой весна. Стихотворение начинается словами: «Весна нас ждет…», далее рисует картины пробуждения и дает портрет Создателя, без которого нет жизни, невозможно творчество:
…В ней сдобный пар над черною землею
Волнуется, колдует и дрожит.
Наш Бог – импровизатор, он весною,
Непрошенной, веселою и злою,
Как творческой удачей, дорожит.
Другие стихи того же раздела показывают грани взаимодействия с Ним: «И вот — ты одинок, как Бог» («У камина»); «…И вещий сумрак возлагает / Свои ладони мне на лоб» («В храме»); «…веря в Бога, как веруют в хлеб воробьи на снегу» («Стихи в декабре»). В стихотворении «Сочельник» затянувшееся равнодушие, медлительность превращаются в неподвижность, что зафиксировано через неожиданный образ рядового бытового предмета: «…И моя табуретка, набычившись, в грязный паркет / Снова корни пускает». Любопытен стихоэксперимент «Бог», где образ Создателя формируется множеством эпитетов. Невольно вспоминается песенка на музыку В. Соловьева-Седого: «…Деточка, веточка, кошечка, козочка… / Где ты слова-то берешь?»
Книга Андрея Козырева «Сад камней» сложна, в ней много метафизики, обращения к высшим сферам, к Богу, немало стихов, которые можно отнести к духовной поэзии. Стороннику простых вещей, кратких ритмических стихов или афоризмов непросто вникнуть в гулкий, иногда невнятный космос поэтического мирочувствия, услышать поэзию в сложных построениях разума. Неспроста изложение часто ведется свободным стихом, так как силлабо-тоническая метрика становится непреодолимым препятствием для формулировки высказывания.
В книге создается основательная философская система, сопровождаемая авторскими фантастически-сюрреалистическими рисунками и художественными фотографиями, многие из которых вписаны в овал. Или это очертания яйца, трактуемого в христианстве как символ гроба и воскресения?
А закончить размышления о новой книге Андрея Козырева можно словами из стихотворения «Тишина», которые можно признать итоговыми и для этого стихотворения, и для книги в целом:
Мы дальше от Него, чем Он от нас.
|